Но несколько минут превратились в четыре часа. Хотя было еще темно, часы на тумбочке показывали шесть. И в доме царила зловещая тишина.
Ею овладела паника. Хельга умерла. Задохнулась во сне!..
Еле дыша от ужаса, Улла соскочила с кровати и побежала в детскую. Кроватка была пуста, а в кресле-качалке у окна спал Поль. Его продолговатая тень падала на стену.
Рубашка выбилась из-под резинки хлопковых спортивных брюк. Ноги Поля были раздвинуты, но руки крепко держали Хельгу, прижимая ее к груди.
Улла застыла в дверях как вкопанная, пораженная контрастом нежной детской кожи со смуглой грудью взрослого мужчины. Девочка была маленькой, беспомощной и очаровательной.
А он? Во сне Поль казался юным и беззащитным; на подбородке пробивалась щетина, волосы падали на лоб, а ресницы лежали на щеках, как черные полумесяцы. Его грудь мерно вздымалась и опускалась при каждом вздохе.
Улла наслаждалась этой картиной, стараясь впитать в себя каждую деталь, которую потом можно будет вспоминать всю жизнь. Она знала, что это воспоминание будет самым драгоценным.
Она крадучись прошла на кухню, приготовила бутылочку со смесью, включила кофеварку, а потом вернулась в детскую, где все осталось по-прежнему.
— Поль… — прошептала она, тронув его за плечо.
Он рывком проснулся, обвел взглядом комнату, после чего посмотрел ей в глаза. В воздухе тут же вспыхнула вольтова дуга, и у Уллы гулко забилось сердце.
Наконец он заговорил. Голос Поля был густым как патока.
— Доброе утро, милая. Сколько времени?
— Уже седьмой час.
— Так поздно? — Он потянулся и осторожно расправил плечи, боясь потревожить Хельгу. — Ничего странного, что у меня затекла спина. Это запах кофе?
— Да.
Его улыбка была сонной, но действовала неотразимо.
— Сами предложите мне чашечку или заставите просить?
— Я хотела поменять Хельге пеленки и накормить ее, — смущенно пробормотала Улла, вспомнившая, что на ней нет ничего, кроме ночной рубашки.
— Позвольте сделать это мне.
— И пеленки тоже? — Она посмотрела на Поля с сомнением. — Кажется, раньше эта обязанность вас не привлекала…
— Ко всему можно привыкнуть, верно? — Он встал и пошел к пеленальному столику. — Милая, налейте нам кофе и не волнуйтесь. Если понадобится помощь, я позову.
Улла пожала плечами. Нужно было сходить за халатом и привести себя в божеский вид.
— Как скажете. Вы здесь главный.
— Тут мы с вами на равных, — слегка недовольно ответил он. — И в заботе о малышке, и во всем остальном… Возвращайтесь скорее. Нам есть о чем поговорить.
Когда Улла вернулась, он справился с пеленками и сумел скормить дочери половину бутылочки.
— Спасибо, — пробормотал он, взяв чашку кофе, но не сводя глаз с девочки. — Улла, скажите мне как профессионал, с ней все нормально?
— Нормально? — повторила она, сев на скамеечку для ног. — В каком смысле?
— Дело не в том, что девочка постоянно плачет. Она кажется очень слабенькой. По-моему, она с трудом держит головку.
Улла едва не засмеялась.
— Это пройдет, когда ее шейка станет сильнее.
— Так написано в книгах. Но там говорится, что это время уже должно было наступить.
— Вы читаете такие книги?
— Да. А почему вас это удивляет?
— Ну… вы… Вас не прельщала перспектива стать отцом. Во всяком случае, сначала.
— Что заставило вас сделать такой вывод?
Улла тут же поняла, что позволила себе лишнего. Все эти разговоры о равенстве и о какой-то связи между ними ничего не стоят. Тон Поля был ледяным.
Но брать свои слова назад поздно. Впрочем, Улла о них и не жалела. То, что вначале он не испытывал к дочери никакого интереса, не подлежит сомнению. Именно поэтому Улла боролась со своей тягой к нему. Она не хотела любить человека, для которого его бизнес был дороже ребенка.
— Вы не рвались увидеть дочь, — так же холодно ответила она. — Большинство мужчин желало бы присутствовать при ее рождении.
— Большинству мужчин сообщают об этом заранее. А меня поставили перед фактом.
— Юлия мне этого не говорила.
— Если так, то она солгала. Еще раз. После мучительного развода Юлии не хотелось, чтобы я присутствовал при этом событии. Ее можно понять, однако мы договорились: как только начнутся роды, я прилечу в Стокгольм первым же рейсом. Но я узнал о рождении девочки через неделю после этого события.
— Если бы вас это волновало, вы прилетели бы заблаговременно.
— Зачем? Чтобы торчать в гостинице и ждать звонка? Это ничего не изменило бы. Я в любом случае узнал бы о рождении дочери последним.
— Нет, — ответила Улла. — Насколько я помню, мне сообщили об этом через две недели.
— Выходит, Юлия не хотела, чтобы при этом важнейшем событии ее жизни присутствовал кто-то из нас. Интересно, почему?
— Последние два месяца Юлия не вставала с постели и знала, что роды будут трудными. Врач рекомендовал ей ради блага ребенка не подвергать себя лишним стрессам. А будь вы рядом, без этого не обошлось бы. Вы сами сказали, что отношения у вас не сложились.
— Да, конечно. Но я не чудовище. Если бы я знал, что роды будут трудными, то объявил бы перемирие.
— Наверно, Юлия не думала, что такое возможно.
— Может быть, вы и правы. — Он с тревогой посмотрел на Хельгу. — Знаете, от ваших слов мне стало не по себе. Может быть, эти трудности повлияли на ее развитие?
— Если вы думаете, что при родах ей повредили мозг, то ошибаетесь. Врачи обязательно отметили бы это в медицинской карте.