Эти слова прозвучали так вызывающе, словно он хотел потрясти Уллу чудовищностью своего греха. Увы, было слишком поздно. Несколько недель назад она могла бы поверить в его бессердечность, но теперь…
— Поль, имеет значение только одно: в конце концов ты не смог отречься от дочери.
— Не смог. Во мне проснулась совесть. Но я не мог почувствовать себя отцом. Точнее, не хотел. И именно поэтому решил, что должен увидеть ребенка и полюбить его, пока не стало слишком поздно. — Он устало потер лицо. — Теперь я знаю, что полюбил бы Хельгу даже в том случае, если бы мы встретились лет через десять-двенадцать. Разве может быть по-другому? Ведь она моя плоть и кровь.
— Ох, Поль… — У Уллы подступил комок к горлу. — Я знаю, что ты любишь малышку. Я следила за тобой, видела, каким становилось твое лицо, когда ты брал ее, и мне хотелось плакать.
— О господи… Почему?
— Потому что я видела много младенцев, которых некому было взять на руки. Никто не качал их, не покупал им одежду и игрушки. У некоторых были синяки на теле, сломанные руки и ноги, разбитые головы. Потому что озлобленные мужчины и женщины зверски избивали их.
Изумленный Поль широко раскрыл глаза.
— Ох… Как тебе удалось сохранить рассудок?
— С трудом. Однажды я ушла с участка и несколько часов бродила по городу, пытаясь успокоиться. Иногда я не могу уснуть, потому что стоит закрыть глаза, как оживают воспоминания об увиденном и мне хочется убить людей, способных на такую жестокость. Иногда чувствую себя такой никчемной, такой бесполезной, что хочется уйти от всего этого и больше не возвращаться. А иногда… — тут ее голос дрогнул, — все, что я могу сделать, это прижать больного ребенка к груди и следить за тем, как в нем угасает жизнь.
— О боже! — Поль соскочил с кресла, поднял Уллу и обнял так крепко, что у нее затрещали ребра. — Никто не должен терпеть такую пытку. Ни ты, ни ребенок!
Улла уткнулась ему в плечо. Поль гладил ее по спине. Потом его пальцы вплелись в ее волосы, подбородок уткнулся в макушку. Она ощутила его жаркое дыхание и поняла, что одной нежности Полю мало. В его крови бушует страсть, которую сдерживает лишь понимание ее эмоционального состояния. Нет, ей ничто не грозит.
— Милая, кто заботится о тебе? — еле слышно спросил он. — Кто встречает тебя вечером и обнимает в темноте, когда тебя мучают кошмары?
— Никто, — ответила она.
— Тогда пусть это буду я.
— Это не для тебя.
— Даже если я сам этого хочу?
Улла подняла голову и посмотрела ему в глаза.
— Откуда ты знаешь, что это желание не вызвано жалостью? — срывающимся голосом спросила она. — Как их различить?
Он жадно прильнул к ее губам.
— Вот как, — пробормотал он, когда сумел отстраниться на несколько миллиметров.
Поль прижал ее руку к своей груди. Его сердце стучало как молот. Он был не только сильным и мужественным, но и необыкновенно добрым. Любовь такого человека сулит женщине неземное блаженство.
Но при мысли о том, что этой женщиной может быть она сама, у Уллы подкосились ноги. Сомневаться не приходится, он считает ее достаточно привлекательной. Но любовь? У них нет ничего общего. Самое большее, на что можно рассчитывать, это короткий роман.
— Я пойду наверх, — сказала она, пытаясь высвободиться из объятий. — Здесь слишком далеко от детской. Если Хельга заплачет, я не услышу. А ты просто увлекся и сам не знаешь, что говоришь.
Вместо ответа Поль еще крепче прижал ее к себе, и Улла ощутила прикосновение его восставшей плоти.
— Мы еще не закончили разговор. Если ты сбежишь, это ничего не изменит.
— Поль, у тебя слишком богатое воображение.
Он слегка повел бедрами, заставив ее ахнуть.
— Это мне не привиделось. И тебе тоже.
На мгновение Улла представила, что лежит с ним в постели обнаженная, что она принадлежит ему. Ощущает его жаркое сильное тело, отвечающее на ее желания.
Воображение — могучая вещь. У нее подкосились ноги, во рту пересохло, но зато стало горячо и мокро между ног. Улла смутилась и отпрянула.
— Все равно. Это может подождать.
Улла исчезла прежде, чем Поль успел помешать ей. Убежала как испуганная лань. И все же он успел увидеть ее потемневшие глаза, залитые румянцем щеки и ощутить прикосновение к своей груди ее окаменевших сосков.
Она не уверена, что может ему доверять. Если так, то настало время сделать следующий шаг. Вот только может ли он доверять сам себе? Судя по тянущей боли в паху и безумно колотящемуся сердцу, едва ли.
Поль откинулся на спинку кресла и протянул руку к бокалу. Он с опозданием понял, что не предложил Улле коньяку. Его мысли были заняты другим. Но теперь в кабинете было тихо, и его ничто не отвлекало. Можно было подумать.
Неудачный брак ожесточил Поля. Вытравил в нем всю нежность. Хотя после развода он не чурался женщин, но не позволял лезть себе в душу. И не обещал больше, чем мог и хотел дать.
Странно… После разговора с Уллой о Юлии он не ощущал обычной горечи во рту. Наоборот, чувствовал себя очистившимся. Способным смаковать вкус отборного коньяка. И снова относиться к жизни так, как положено настоящему мужчине.
Улла… Готов ли он к серьезным отношениям? Тело знает ответ, но сердце… Можно ли доверять такому гиду?
Поль положил голову на спинку кресла и закрыл глаза. Он знал, как следует вести дела с промышленными королями, миллионерами и магнатами. Мог быть с ними на дружеской ноге, при необходимости мог быть высокомерным и справиться с любой ситуацией.